— Евгений Александрович, как менялась роль боевой авиации в вооруженных конфликтах?— Еще в 1909 году академик Борис Голицын на заседании президиума Императорской академии наук выступил с докладом о роли авиации в боевых действиях. У нас тогда еще и авиации-то не было. Сам Голицын был специалистом в области метеорологии. Но он сразу увидел возможную область применения самолетов в военном деле. И прежде всего для воздействия на воздушные и наземные цели. Он заявил, что страны, которые здесь отстанут, могут прийти к трагическим результатам. Его призыв был услышан. Вступив в Первую мировую войну, Россия уже обладала авиационной группировкой порядка двухсот с лишним самолетов — тогда один из самых больших воздушных флотов в сравнении с Германией или Англией. Правда, из оригинальных русских машин был, пожалуй, лишь бомбардировщик «Илья Муромец». Остальное — французские самолеты или их модификации. Они использовались прежде всего как средства разведки. Над территорией противника самолеты могли вскрыть расположение войск противника, цели. Тем более систем ПВО в то время не было. Со временем самолеты стали приобретать функции истребителя и бомбардировщика. Но принципиального влияния на ведение операций пока не оказывали. Бомбы были малого калибра. Поначалу их вручную бросали с борта самолета. Прообраз первого стационарного авиационного оружия — закрепленная на самолете кавалерийская шашка, которая в процессе всяких маневрирований должна была перерубать ванты бипланов противника. Затем на борт поставили пулемет — обычный «Максим». Его установили на «Илью Муромца», позже и на другие самолеты.
— Бурное развитие военной авиации началось уже в советское время?
— И нам пришлось перестраиваться?
— Да. Во Второй мировой войне уже четко обозначилась концепция: любая наземная операция выигрывается, только когда обеспечивается господство в воздухе. Подтверждение тому — сражение под Москвой в декабре 1941 года, когда, несмотря на огромный авиапарк, люфтваффе так и не смогла обеспечить господство в воздухе. Одна из причин этого в том, что немецкие самолеты заправлялись бензином, который не выдерживал морозов. Так что мобильность их бомбардировочной авиации была не слишком высокой. А у нас тогда уже была очень хорошая ПВО и довольно большой парк истребителей. Но это был лишь частный успех. Немецкая авиация всюду еще долго господствовала в воздухе. Тогда всем стало ясно: без обеспечения господства в воздухе наземная операция не может достичь ожидаемого эффекта. Ситуация начала меняться весной 1943-го, когда мы смогли сломать хребет люфтваффе в воздушной битве на Кубани. Это подтвердило и Курское сражение, и все десять так называемых «сталинских ударов», вплоть до битвы за Берлин. Войска всегда шли в наступление при численном господстве советской авиации. Во Второй мировой войне во многом подтвердилась родившаяся в 30-е годы доктрина итальянского генерала Дуэ. Он говорил: в будущем авиация будет единственным видом ВС и все боевые операции будут решаться в воздухе. Противнику будет наноситься такой неприемлемый ущерб с воздуха, который его раздавит политически, ему останется только сдаться, приняв требования противника.
— Но если раньше разведка считалась ведущей задачей авиации, то сегодня это что?
— Атака с воздуха: ударные операции по наземным, надводным и подводным целям, борьба за господство в воздухе. Но разведка тоже остается. Причем с появлением понятия «сетецентрические боевые действия» снова наметилась тенденция к усилению этой функции. Она стала многоэшелонированной: космос, воздушная, наземная. Она технически совершенствуется, осваивая весь спектр электромагнитных волн, ведется в ночных условиях, при низкой видимости… Теперь разведка в какой- то мере коррелирована с радиоэлектронной борьбой (РЭБ). На всех самолетах стоят радиолокаторы, радиотехнические системы, разведаппаратура.
— То есть в построении систем РЭБ есть разделение на философию нашу и американскую? В чем принципиальная разница?
— Боевая авиация переживает смену поколений. Какие здесь тенденции? Сравните наш самолет пятого поколения с американскими F-22 и F-35.
МиГ-21 получил очень хорошую ракету, прототипом которой послужила американская Sidewinder. Ее разбитый оригинал в наш институт передали китайцы после вооруженного конфликта с США. Мы ее разгадывали как шараду. Оказалось очень изящное решение. А мы в это время построили ракету К-8 — первую самонаводящуюся «воздух–воздух». В сравнении с Sidewinder К-8 была раза в полтора тяжелее. Баллистическая дальность у нее была больше, но управляемая дальность с захватом цели — меньше, чем у Sidewinder. Мы воспроизвели эту американскую ракету, адаптировали и поставили на вооружение. Позже она сыграла очень большую роль в развитии ракет других видов: противотанковых, некоторых управляемых зенитных ракет. Этот трофей оказался очень полезным для нас. Не знаю, какова судьба автора ракеты, но я считал бы, что ему надо памятник при жизни поставить за такое красивое революционное решение.
— То есть в развитии авиации мы и США шли параллельно?
— В принципе в области боевой авиации у СССР и США к тому времени сложился паритет. Но дальше произошел сбой. Никита Хрущев нанес огромный вред нашей фронтовой авиации, когда сказал, что война будет ракетноядерная, решать в ней будут всё ракеты, так зачем тратить деньги на тактические виды оружия? Был небольшой промежуток времени, когда мы приостановили развитие. Он оказался болезненным. В это время начались арабо-израильские войны и у американцев появился самолет третьего поколения — F-4 «Фантом», а у нас был только МиГ-21 — самолет второго поколения. Наши МиГ-21, кстати, сильно не проигрывали F-4. По скорости даже превосходили. Но на «фантомах» уже стояла ракета средней дальности с локационной головкой самонаведения с увеличенной дальностью. Локатор работал на фоне земли, то есть по самолетам, которые летели ниже. Наши головки самонаведения могли работать только на контрасте, на фоне неба. Но затем развернулись работы по нашему само- лету третьего поколения — МиГ-23, который по летным свойствам превосходил «Фантом». Кстати, F-4 — двухместный самолет. Экипаж — пилот и оператор оружия. А на МиГ-23 был только летчик, основные операции были автоматизированы. В это время к нам в институт снова привезли трофейную американскую ракету Sparrow. Нашлись энтузиасты ее копировать. Они настаивали: надо ее воспроизводить, как Sidewinder. А мы в то время строили свою Х-23 для МиГ-23. И когда мы сравнили все свойства Sparrow и Х-23, то поняли, что обогнали американцев. Х-23 оказалась более совершенной, включая головку самонаведения.— То есть на третьем поколении отставание от американцев ликвидировали?
— Эти самолеты получили развитие в поколении «четыре плюс», «четыре плюс-плюс» и даже пятом?
— Верно. Су-30 — продолжение линии развития Су-27. А в Су-35 реализованы уже некоторые признаки самолета пятого поколения: локаторы с активной фазированной антенной решеткой, многоканальность — возможность одновременной работы по воздушным и наземным целям. Мы долго отставали от США в высокочастотной микроэлектронике, а как только это отставание ликвидировали, модули у нас пошли не хуже американских. Поэтому наши самолеты четвертого поколения превосходят американские аналоги почти во всем. В некоторых боях и американский самолет пятого поколения F-22 Raptor уступал нам. Кстати, все те же индийские ВВС добились испытательных боев F-22 и Су-35. И Raptor проигрывал.— Потому что американцы сделали ставку на незаметность, а мы на сверхманевренность.
— Но у самолетов-невидимок есть свои плюсы.
— С моей точки зрения, незаметность, стелс-технологии, — переоцененное качество. Когда два самолета в дуэльной ситуации летят друг другу навстречу, то, действительно, незаметность играет роль — тот, кто позже обнаруживается, получает тактическое превосходство: занимает более выгодное положение, успевает подготовить атаку. Но таких случаев в реальном бою очень мало, так как современные воздушные бои, как правило, все групповые. В одиночку уже никто не летает. Но там уже начинает работать маневренность. А у них ее нет. Кроме того, эффект незаметности вы получаете в очень узком диапазоне. Оказался противник чуть выше — ваш самолет уже видит его «блин» с большой отражающей поверхностью, ушел чуть ниже — опять тот же самый «блин». Только с носа, в узком конусе +/-30 градусов можно снизить незаметность.— Но разве мы на своем Т-50 пятого поколения не боремся за его незаметность?
— Мы тоже стремимся решить эту задачу, но сохраняя сверхманевренность.
— Почему тогда США не пошли по этому пути? Они говорят: сверхманевренность — это все для воздушной акробатики, показухи, у нас ближних боев практически не бывает, так зачем гоняться за этим качеством?— Американцы же хотели превзойти по характеристикам наши Су-27 и Су-30?
— А F-35?
— Но ведь это логично, вы же сами говорите о многофункциональности?
— Нам на Т-50 удалось уйти от этих недостатков, учесть их опыт?
Автор: Олег Божов / "Армейский стандарт"
Фото: Минобороны России, Вадим Савицкий Минобороны России